Пила «Страйкер», с помощью которой я принялась за череп Харпера, вынудила Марино сдаться, и, когда костяная пыль поплыла в едком воздухе, он отошел подальше. Тела на вскрытии плохо пахнут, даже если они в хорошем состоянии. Да и само зрелище не вызывает положительных эмоций. Надо отдать должное Марино — каким бы ужасным ни было дело, он всегда приходил в морг.
Мозг Харпера был дряблым, с множеством рваных повреждений. Очень малое кровоизлияние подтверждало, что после удара по голове он жил недолго. По крайней мере, смерть его была милосердно быстрой. В отличие от Берил, у Харпера не было времени осознать ужас или боль, или просить о пощаде. И еще несколько особенностей различали эти два убийства. Харпер не получал угроз, по крайней мере, насколько нам известно. В его убийстве отсутствовали сексуальные мотивы. Он был забит, а не заколот. И никакие предметы одежды не пропали.
— Я насчитала сто шестьдесят восемь долларов в его бумажнике, — сказала я Марино. — Его наручные часы и кольцо с печаткой тоже не пропали и оприходованы.
— А как насчет того, что висело у него на шее?
Я понятия не имела, о чем он говорит.
— У него на шее висела такая толстая золотая цепь с медалью, что-то типа геральдического герба, — объяснил Марино, — я обратил внимание в баре.
— С ним ничего подобного не доставили, и я не помню, чтобы видела эту цепь на нем на месте преступления... — Я хотела сказать «прошлой ночью», но это было не прошлой ночью. Харпер умер в ночь с субботы на воскресенье. А сегодня был уже вторник. Я совершенно потеряла ощущение времени. Последние два дня казались нереальными. Если бы сегодня утром я еще раз не прослушала сообщение Марка, то сомневалась бы, что этот звонок мне не приснился.
— Так, может быть, псих ее взял? Очередной сувенир, — сказал Марино.
— В этом нет никакого смысла, — ответила я. — Можно понять, почему убийца Берил, если он имеет к ней непреодолимое сексуальное влечение, берет себе на память сувенир. Но зачем брать что-то у Харпера?
— Может быть, трофеи? — предположил Марино. — Добыча охотника. Если это, например, наемный убийца, которому нравится оставлять себе что-нибудь на память о своей работе.
— Мне кажется, наемный убийца должен быть осторожным, и это не его поступок, — возразила я.
— Это ты так думаешь. Точно так же, как ты думала, что Джеб Прайс не должен был бы оставлять в холодильнике коробочку от фотопленки, — иронично заметил Марино.
Стащив перчатки, я закончила помечать пробирки и другие образцы, собрала свои бумаги и отправилась наверх, в свой кабинет. Марино последовал за мной.
Роза оставила дневную газету поверх моего еженедельника. Первая полоса была посвящена убийству Харпера и внезапной смерти его сестры. А колонка сбоку совершенно испортила мне день:
ГЛАВНЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРТ ОБВИНЯЕТСЯ В «ПОТЕРЕ» СКАНДАЛЬНОЙ РУКОПИСИ
В информационной строке стояло: Ассошиэйтед Пресс, Нью-Йорк, и за аннотацией следовал рассказ о том, как я «вывела из строя» человека по имени Джеб Прайс после того, как застала его за «обыском» своего кабинета вчера днем. Измышления о рукописи, должно быть, исходят от Спарацино, раздраженно подумала я. Маленький кусочек о Джебе Прайсе скорее всего взят из полицейского отчета. Перебирая листки с телефонными сообщениями, я заметила, что звонили по большей части репортеры.
— Ты проверял ее компьютерные диски? — спросила я, кидая газету Марино.
— О, да, — откликнулся он. — Я их просмотрел.
— Ну, и ты нашел ту книгу, из-за которой весь сыр-бор?
Погрузившись в первый лист газеты, он пробормотал:
— Нет.
— Ее там нет? — Я вконец расстроилась. — Нет на дисках? Как это может быть, если Берил писала ее на своем компьютере?
— Не спрашивай меня, — сказал Марино. — Я просто говорю, что просмотрел с дюжину дисков, и на них нет ничего нового. Похоже, там всякое старье, знаешь, эти ее романы. Ничего нет ни о ней, ни о Харпере. Нашел несколько старых писем, в том числе два деловых письма к Спарацино. Они меня не заинтересовали.
— Может быть, она положила диски куда-то в безопасное место, прежде, чем уехать на Ки Уэст, — предположила я.
— Может быть и так. Но мы их не нашли.
В этот момент вошел Филдинг. Из коротких рукавов его хирургического халата свисали руки орангутанга, мускулистые кисти которых были слегка присыпаны тальком и одеты в резиновые перчатки. Филдинг сам по себе представлял произведение искусства — Бог знает, сколько часов в неделю он проводил в зале тренажеров, занимаясь накачиванием мышц. У меня даже сложилось такое мнение, что его отношение к работе обратно пропорционально увлеченности бодибилдингом. Компетентный заместитель начальника, он работал в отделе чуть больше года, и уже были заметны признаки того, что он начал выдыхаться. Чем больше он разочаровывался в профессии, тем больше становился в размерах. По моим прогнозам, не пройдет и двух лет, как он сменит наш отдел на более опрятный и доходный мир патологоанатомин больницы или унаследует лавры Арнольда Шварценеггера.
— Я собираюсь отложить Стерлинг Харпер, — сказал Филдинг, нетерпеливо зависая над краем моего стола. — Ее показатель алкоголя всего лишь три сотые, содержимое желудка мало о чем говорит. Никаких кровотечений, никаких необычных запахов. Сердце в хорошем состоянии, нет следов перенесенных инфарктов, коронары чистые. Мозг в порядке. И все же с ней что-то не так. Печень увеличена — примерно двадцать пять сотен грамм, и селезенка — около тысячи, с уплотненной оболочкой. Кроме того, изменения в лимфатических узлах.